Как известно, первый русский император, неугомонный и деятельный, очень любил путешествовать. Жадный до знаний и впечатлений, Петр лично «прорубал окно в Европу». Но если в первое большое путешествие за границу он отправился инкогнито в составе Великого посольства, то во втором уже не скромничал: разъезжал «во всей царской красе» с женой Екатериной и большой свитой.

В начале 1716 года Петр I покинул Россию почти на два года. 24 янва­ря он выехал в Данциг. Затем, поколесив по Германии, отправился в Данию, после, «сделав крюк» в немецкие зем­ли, - в любимую Голландию, а оттуда во Францию. Большой вояж Петра завершился в сен­тябре 1717-го в Берлине.

ПРИЕМ У КОРОЛЯ

Не любивший пышных по­коев и церемоний, Петр попро­сил прусского короля Фридриха

Вильгельма I поселить его в од­ном из дворцов близ столицы. Тот согласился, и Петр выбрал сказочный домик Монбижу, принадлежавший королеве. От­казать гостю не могли, но коро­лева распорядилась вывезти из дворца всю дорогую мебель и хрупкие вещи - в первую оче­редь драгоценный фарфор. Она знала, какое разорение остав­ляют после себя «господа рус­ские», вся Европа судачила об этом.

Через несколько Дней рус­ские гости встретились с коро­левской четой.

По-братски поприветство­вав Фридриха Вильгельма, Петр «запросто» попытался поцеловать его супругу, но та оттолкну­ла его, видимо, решив не стес­няться с нарушителем этикета.

А вот Екатерина, в отличие от мужа, принялась целовать королеве Софии Доротее руки, забыв о своем «царском досто­инстве». Что ж, наверное, про­столюдинка растерялась перед настоящей королевой.

Эту картину с удивлением наблюдала 8-летняя принцесса Вильгельмина, которой через минуту тоже пришлось отби­ваться от русского царя: «Он взял меня под руку и содрал мне всю кожу с лица, стараясь поцеловать. Я ему надавала по­щечин... говоря, что вовсе не желаю такого бесцеремонного обращения». Однако Петра это только развеселило. А когда ма­ленькая принцесса рассказала ему про русский флот и его по­беды, царь пришел в восторг, за­явив, что за такого смышленого ребенка он уступил бы одну из своих провинций.

Екатерина тоже была ласкова с девочкой, однако произвела на Вильгельмину отталкивающее впечатление. «Государыня была небольшого роста, пол­на, очень смугла и не имела ни представительного вида, ни грации. Довольно было взгля­нуть на нее, чтобы догадаться о ее низком происхождении. По ее странному наряду ее мож­но было принять за немецкую актрису: на ней было платье, купленное чуть ли не на рынке, старомодное, и на котором было слишком много серебра и грязи. Перед юбки был весь украшен драгоценными каменьями... На ней была надета дюжина орден­ских знаков да столько же об­разков, прикрепленных во всю длину убора ее платья, так что, когда она шла, все эти образки, ударяясь один о другой, произ­водили шум, точно когда идет мул...

Государыня, изъяснявша­яся очень дурно по-немецки и не хорошо понимавшая, что ей говорила королева, велела при­близиться своей шутихе и стала говорить с ней по-русски... Уж не знаю, что говорила она ца­рице, но только сия последняя громко смеялась».

Все это происходило во вре­мя торжественного приема.

Петр тоже «не напрягался». За столом он так размахивал ножом, что испуганная королева попыталась встать. Царь засме­ялся, попросил не бояться и так крепко сжал ей руку, что София Доротея запросила пощады. «Он захохотал и сказал, что, вид­но, у нее кости понежнее, чем у его Катерины».

БУЙНЫЕ ВЫХОДКИ

На другой день царю по­казывали берлинские досто­примечательности и среди про­чих кабинет медалей и статуй. Царь очень восхищался редкой статуей языческого божества «в нескромной позе» и прика­зал царице поцеловать статую. Екатерина было воспротиви­лась, но муж «на дурном немец­ком» пригрозил отрубить ей го­лову. «Государыня была в таком страхе, что все исполняла».

Царь безо всяких церемо­ний просил короля подарить ему эту статую и еще несколько других, и король не мог отка­зать. Точно так же поступил он и в другом кабинете, где все стены были из янтаря. Каби­нет этот считался в своем роде единственным и стоил громадных денег; но, к общему сожа­лению... он был отправлен в Петербург».

Так, по версии Вильгельмины, попала к нам Янтарная комната. Однако здесь память подвела принцессу: к тому времени Янтарная комната была уже в Петербурге - ко­роль подарил ее Петру еще во время первой встречи, осенью 1716 года. Дело было так. При встрече государей в те времена полагался обмен подарками. Фридрих Вильгельм I вспомнил о незаконченном Янтарном ка­бинете своего отца, на доделку и установку которого требова­лись большие суммы. И пода­рил Петру. Прославившийся своей легендарной скупостью, король остался очень доволен, что ему удалось убить двух зайцев: избавиться от обузы и про­слыть щедрым дарителем.

Визит русских гостей про­должался неделю и нанес большой урон «королевско­му хозяйству»: «варварский русский двор» совершенно разорил прелестный дворец королевы. В Монбижу перед августейшими немцами пред­стала «картина иерусалимского разрушения... До того все было испорчено, что королева веле­ла «чуть ли не сызнова строить этот дворец».

ИХ НРАВЫ

Немецких августейших особ поразило не только быто­вое варварство. В путешествии царицу сопровождало мно­жество «так называемых дам», в большинстве своем немок. Они исполняли обязанности придворных, служанок и еще кое-кого. «Почти каждая из этих тварей держала на своих руках богато разодетого ребенка, - вспоминала Вильгельмина, - и когда их спрашивали - не их ли то дети, то каждая из них, отвешивая по русскому обычаю низкий поклон, отвечала: «Госу­дарь сделал мне честь, пожа­ловал мне дитя». Скорее всего, эта фраза означала, что все эти малыши- дети Петра.

Было от чего вздрогнуть европейцам: русский царь, подобно турецкому султану, с гордостью афишировал свою плодовитость. Воистину царь путешествовал как восточный падишах с гаремом. Королева не пожелала приветствовать «эти жалкие создания». Екатерина же «в отместку» свысока обошлась с принцессами крови.

На фоне такой свиты цари­ца выглядела любимой женой среди сонма наложниц.

Вряд ли Екатерине нрави­лись шалости мужа. Но супруга помнила, что вылезла «из грязи в князи», а потому держала себя в узде, ограничиваясь шутли­выми упреками в неверности.

Супруг отвечал в том же духе: «А что шутить о забавах, и тово нет у нас, понеже мы люди старые и не таковские». Однако упомянутая поездка по Европе весьма характерна «по части забав».

Супруги посетили Копенга­ген, проехались по немецким городам. Но вскоре Екатерине пришлось «сесть на мель»: она была на сносях. Любящий муж не пожелал остаться с женой и поскакал дальше в Амстердам.

2 января 1717 года в немец­ком городе Везеле Екатерина родила сына Павла. Увы, младенец прожил считанные часы. Через месяц оправившаяся ца­рица догнала мужа в Амстерда­ме, откуда супруги отправились в Гаагу. Далее путь Петра лежал в Париж и на целебные воды в Спа с любовницей, кото­рую вскоре отослал обратно... к жене с письмом, в котором жаловался, что, мол, доктора «забав» во время лечения не разрешают, так что и «метрес­са» ему не нужна.

Однако ж для Петра, похоже, случайные связи были лишь да­нью вседозволенности. Екате­рина безраздельно царила в его сердце. Тогда же из Парижа он послал в Гаагу художника Наттье, чтобы тот написал портрет жены. Когда портрет прибыл в Париж, восхищенный царь бук­вально не расставался с ним.

Обычно скромный в быту, Петр I потратил в Париже не­мало денег на покупку предме­тов роскоши, большинство из которых предназначалось для Екатерины. В расходных книгах зафиксирована покупка двух «колясок» с «двойными пружи­нами», парадной мебели, тканей, тафтяных и штофных жен­ских платьев, и даже цветочных горшков, «которые употребля­ются в садах под цветки». Да, Петр ничего не жалел для своей «любезной Катеринушки».

«Несмотря на неизвест­ность рода, она достойна милости великого монар­ха», - утверждали некоторые иностранцы, видевшие Ека­терину в Петербурге, где она задавала тон на всех празд­нествах и церемониях, будь то военный парад или спуск ко­раблей на воду. Наверное, на фоне петербургской стройки, в вихре бала царица могла выгля­деть весьма прилично, особен­но в глазах мужчин.

Европейские гранд-дамы судили куда строже. И даже маленькая принцесса Виль­гельмина, через много лет став маркграфиней Байрейтской, сочла нужным оставить для по­томков нелестную характерис­тику и российского самодерж­ца, и его подруги.

Ирина ГРОМОВА